Если проезжать по улице Герцена мимо здания городской администрации поздно вечером, в окнах редакции газеты «Тюменский курьер» всегда можно увидеть свет. Верстается номер. Остались не только дизайнеры, корректоры и журналисты… Дверь в кабинет главного редактора Рафаэля Соломоновича вечером распахнута настежь: он дочитывает последние полосы, вносит правки. К нему постоянно то входят, то выходят корректоры, журналисты…
Главный редактор «Тюменского курьера» Рафаэль Гольдберг пришел на дружескую беседу к коллегам из «Тюменских известий»
Фото Сергея Киселёва
В перерывах между вычиткой полос редактор возвращается к своим многочисленным документам, которыми завален большой стол, или поворачивается к компьютеру — готовить материал для новой книги. Рафаэль Соломонович уходит в числе последних сотрудников. И так — 25 лет. Но круглую дату «Тюменский курьер» будет отмечать осенью. А сегодня событие поважнее: у Рафаэля Соломоновича — день рождения, юбилей, ему исполняется 80 лет. Почти 60 из них он работает журналистом. Эти интересные даты стали хорошим поводом, чтобы пригласить юбиляра на дружескую беседу к коллегам из «Тюменских известий».
— Ваша газета «Тюменский курьер» полно и предметно работает с ветеранами Великой Отечественной войны, вообще с этой темой. А как у вас сложился творческий тандем с Александром Петрушиным?
— У нас автономное плавание. Мы не связаны, у каждого своя тема, но когда надо объединиться — мы объединяемся. В этом преимущество свободного союза.
— Что вы вкладываете в понятие «историческая память»?
— …Слышу голос Александра Антоновича в этом вопросе. Для меня историческая память — это прежде всего знание и желание узнать о событии или о человеке в событии более точно. Я очень по-доброму отношусь к бывшему министру обороны Сердюкову по одной причине: 8 мая 2007 года он подписал приказ о рассекречивании военных документов. Мы узнали столько нового, чего даже не могли предположить. Например, стали доступны журналы боевых действий. Удивительное чтение! Хладнокровное военное бытописание: «части занимались помывкой в бане перед новым наступлением». Или — «перед форсированием Одера патроны личному составу выданы на руки»… Это читается совершенно иначе, чем многочисленные воспоминания, которые я прочел за последние пятьдесят лет. Реальная картина войны, которую помощник начальника штаба писал каждый день и в конце каждого листа ставил свою подпись. Столько прежде неизвестного стало известным.
Приведу пример. В нашем общем сознании освобождение Киева связано с 6 ноября 1943 года: наши войска вошли в город и дальше победно пошли на Львов, на Вислу, к Варшаве… А на самом деле события развивались иначе: Гитлер не торопился отдавать Киев и всю правобережную Украину, ее промышленность. И приказал Манштейну вернуть Киев. Сначала немцами был взят обратно Житомир. И стали давить дальше. На малоизвестной речке Тетерев шли страшные бои, о которых почти ничего и нигде не написано. Но там воевал Илья Семенов, солдат из деревни Усалка Ярковского района. Потянув за эту «ниточку», мы узнаем, как и что там происходило. Что этот солдат из гвардейского минометного полка (это «катюши») получил медаль «За отвагу» — за то, что на реке Тетерев при отступлении он посадил в лодку своих не умеющих плавать товарищей и переправил их на другой берег. А сам — 11 декабря! — переплыл эту реку вплавь. Там были очень тяжелые бои…
Благодаря этим новым, неизвестным прежде документам привычная картина Великой Отечественной войны раскрывается в эпизодах — очень ярких, очень сильных, но кровавых и жестоких… Так формируется историческая память.
— Вы часто вспоминаете свое детство?
— Нет. Но я просто знаю, какое оно было, ничего не забыл. У меня хорошая память. Помню, маленьким бегал по мокрой траве в небольшом городке Арамиль. Даже улицу помню — она называлась улица Степана Разина. Вспоминаю детский дом в городе Асбест: как в 1945 году туда привезли ребят с освобожденных территорий. Жестокие были мальчишки. И очень любили собак. Однажды детдомовский сторож убил щенка. Тогда эти мальчишки едва не убили самого сторожа… Бросились на него, как волчата.
Сегодня от детства меня отделяет огромная пропасть. Я с большим удовольствием вспоминаю относительно недавнее… Например, пять лет, когда я работал на радио и занимался строительством железной дороги Сургут — Уренгой. Вспоминаю моих друзей, транспортных строителей, которых я очень люблю. Говорю об этом, а сюжеты всплывают один за другим, имена… Алеша Войтович, Валя Антонюк, Алеша Пилипенко, с которыми я прошагал полторы тысячи километров снежного пространства.
Я часто сочувствую нынешним молодым журналистам: они ничего такого уже не попробуют, наверное. Вспоминаю, как ехал на трубовозе из Надыма в поселок Береговой: зима, смеркается быстро. Шофер остановился и говорит: «Вон видишь — огни. Там твой поселок!» Высадил меня и с трубой поехал дальше. Машина ушла — кругом черно! Я встал на колени и стал искать рукой, где дорога. Эти поездки были — настоящее безумие. Едешь туда, не зная куда. Совершенно другой мир. Он ушел. И мне жалко.
— А что жалко?
— Мне жалко, что я не могу пройти по грудь в снегу вслед за кинооператором, чтобы посмотреть, что он там снимает. Или в шторм отправиться на моторке по Оби. Тридцать лет командировок. До ста дней в году. Но как это было интересно!
— Рафаэль Соломонович, этот живой интерес и сегодня в ваших глазах, они светятся! Как вы сохраняете этот интерес к жизни?
— Откуда я знаю, как он сохраняется?!
— А сегодня вас может что-то удивить? Восхитить?
— Ко мне вчера приходила журналистка с телевидения, и так получилось, что мы беседовали о журналистике. Я спросил: какое главное качество журналиста? Она стала говорить об объективности. Но, ребята, я не знаю, что такое объективность! Но главное качество журналиста — это любопытство. Как у щенка, который бежит по улице, и ему все интересно. Очень важно быть любопытным, сохранять интерес к человеку. Я никогда не писал о том, что мне неинтересно. В любом задании, в поручении я старался увидеть интерес. Он всегда там есть, его просто надо найти. Вот смотрите: стоит шкаф. Шкаф как шкаф — ничего интересного. Но откройте его. О, сколько всего! Так открывайте! Помните библейскую фразу: «Ищите и обрящете, толцыте и отверзнется, и дастся вам»!
— Я (Сергей Киселев. — В.К. ) имел счастье или несчастье (скорее, наверное, первое) с вами работать. И в те времена у нас был замечательный коллектив. Что для вас журналистские кадры?
— Я сам — журналистский кадр. «Тюменский курьер» — пятое место работы за 53 года. Я уходил, выработав на рабочем месте все, что я мог и хотел, когда меня уже ничто не могло удержать. Сейчас кадры другие, они лучше скажут, чего они хотят от журналистики. Студенты у меня часто спрашивают про призвание, миссию… Нет, я не встаю с утра, думая, как мне нести мою миссию… Но… На эту тему есть не очень приличный анекдот. Человека спрашивают: «У вас так много детей, вы что, детей любите?» «Нет, — отвечает он. — Люблю процесс». Надеюсь, я ответил на твой вопрос, Киселев?
— Любопытство не покинуло вас, но почему вы перестали писать редакторские колонки?
— Последние годы я в войне. Эта тяжелая тема проглотила меня. Наверное, надо что-то менять. Буду вместе с Ирой (Тарабаевой) ходить в филармонию. Или писать о книгах, я очень люблю писать о книгах: почти в каждом выпуске читательского клуба имени корнета Плетнева в «Тюменском курьере» я пишу о книгах, которые прочел. Но пока надо дописать — про войну. Вот я нашел один из приказов Главного управления кадров об исключении погибших в самом конце войны офицеров из списков Красной армии. Там 22 тюменские фамилии. Я не очень уверен, что вся эта информация в свое время дошла до их родных. Три очерка я уже опубликовал. О танкисте Пачежерцеве из Исетского района. О разведчике Ульянове из деревни Тынгыт Байкаловского района. И о Ревягине, помощнике начальника штаба полка из Голышманово. Три истории: штурм Данцига, форсирование реки Одер и малоизвестная Верхне-Силезская наступательная операция…
В эту тему уходишь, как в войну. Но я не бухгалтер, который считает: 50 убитых, 60 раненых, остальные получили правительственные награды. Мне надо следом за ними пройти этим путем. И на этом пути в документах находишь необыкновенно интересные сведения, которых ни в одной книжке не встретишь (говорит это с ударением на каждом слове. — В.К.). Например, знаете ли вы, что в конце войны, если наступающие наши дивизии узнавали, что на пути стоит лагерь с пленными, то старались туда войти первыми, чтобы — никогда не догадаетесь! — чтобы пополнить людьми ряды своих батальонов и полков. Я об этом прочитал только в воспоминаниях одного солдата об истории одного из таких лагерей.
— Вы говорите: ввязался в эту тему, как в большую войну. А кого вы хотите победить в этой войне?
— Время. Время их похоронило. А когда ты возвращаешь их имена, значит, ты сильнее времени. В моей книжке «Возвращенные имена» поименно названы 3 484 солдата. 60% из них больше нигде не записаны — только в этой книжке! Их как будто нет и не было на белом свете. Вся моя война — со временем.
Вы никогда не задумывались, почему вдруг правнуки сейчас ходят и просят помочь им узнать о дедах и прадедах? Потому что дети погибших солдат прохлопали семейный архив. Пишут в редакцию: письмо затерялось. Как? Как могло затеряться единственное письмо? Я не понимаю! Иногда на выступления я хожу с черным портфелем моего отчима, который был капитаном, форсировал Одер, вернулся с орденами. У него все документы, характеристики, аттестации, все — на месте. В книге «В лабиринтах военных архивов», которая скоро выйдет, я написал о нем.
— У вас потрясающая память, вы помните даты… Поделитесь секретом, как сохранить хорошую память?
— Что вы?! Я не помню, где мои ключи, очки и телефон.
— Да, раньше вы не разрешали журналистам пользоваться диктофоном, говорили — тренируйте память!
— Это не я, это Маркес написал: диктофон — обманщик. Человек ленив по сути своей, надеется на память механизма. А что сам в это время делает? Вспоминает, что кушал на обед? Диктофон исключает творчество. Он мешает. У меня хранятся все мои блокноты — за 53 года работы.
— Это же сколько места надо?! Вы к ним возвращаетесь?
— В 2004 году к 60-летию нефтегазового освоения мне предложили написать тексты к старым фотографиям. Нормально? Я уехал на дачу со своими блокнотами. И за месяц написал 18 больших очерков и, как говорил кот Базилио, много «мелкой сырой рыбы на закуску». У меня все записано в блокнотах. Я помню ощущения, но не помню деталей фраз — они в блокнотах. Я люблю бумагу. Люблю писать пером — вот у меня ручка с пером (достает из кармана куртки ручку — показывает). Я так привык: почерк плохой, а когда пишу ручкой, мне он больше нравится.
— А кем бы вы стали, если бы не журналистом?
— Откуда я знаю?! Я чуть не стал металлургом: три с половиной года учился в Челябинском политехническом институте. Я же с Урала, там вырос.
— Вы очень много путешествуете… Однажды видела ваше расписание: столько поездок!
— Я очень люблю ездить. В путешествиях всякое бывает. Однажды наш самолет взлетал из промежуточного аэропорта Раджапакса на Цейлоне, и вдруг — резкие тормоза. А в шестом ряду салона — шесть членов моей семьи! Потом выяснилось: в оба двигателя самолета разом попали павлины. Но летчик сумел остановить самолет. Когда мы выходили из самолета, он стоял у трапа — с белым лицом. Я до сих пор помню его имя — Родриго д‘Альмейда.
— С тех пор не страшно летать?
— Я к этому спокойно отношусь.
— Как к судьбе?
— Не надо про судьбу. Судьба была в 1974 году 14 июня в Сургуте: всю группу, с которой я летел в Уренгой, высадили из вертолета. Вертолет пошел в Нефтеюганск, посадил на борт 20 человек, взлетел и загорелся. Люди погибли. Мы полетели на следующий день. Я над этим часто задумываюсь …
— Вы руководите городской газетой, весь город как на ладони. Что интересно «Тюменскому курьеру» в жизни города?
— Жизнь сама по себе. Она каждый день другая.
— Я отметил для себя одну особенность: вам интересно то, что порой неинтересно остальным журналистам. Вот, например, вчера загорелся кузов у одного грузовика. Возможно, мимо этой ситуации проезжали журналисты «Тюменских известий», «Тюменской правды» и других изданий. Ну, загорелся и загорелся. У вас сегодня об этом информация и снимок. Для меня это не событие. Мелко.
— Прежде чем вышел первый номер газеты «Тюменский курьер», я нашел где-то вырезку (она лежит в одном из блокнотов), в которой рассказывалось об интересе человека к окружающему миру. Так вот, чем дальше от человека — тем меньше интереса. Пирамида такая: в первую очередь человеку интересен он сам, его семья, дом, дальше — подъезд, двор, квартал, город, страна… Представьте: вы выходите из дома — и перед вашим подъездом лужа огромная. Вы можете в эту минуту думать, например, о мировой революции? Другое дело: как это написано. Ну, нет мелких новостей в жизни человека!
— Вас выдвинули в почетные граждане Тюмени. Как вы это известие восприняли?
— Не знаю… Не задавайте мне этих вопросов. Вы знаете, сколько раз Крапивина выбирали почетным гражданином? Я благодарен тем 1909 тюменцам, которые поддержали это предложение Совета ветеранов.
— Вы скромны, Рафаэль Соломонович?
— Я знаю: у меня всегда был нахальный вид. Но все это неправда.
— А какой у вас журналистский стаж?
— Первая заметка была опубликована 29 мая 1959 года. Считайте! … Журналистика — это страшная вещь. Я всегда говорю студентам: журналистика может вам дать все при одном условии — она заберет вас целиком, съест с потрохами.
— Вас уже съела?
— Наверное. Иногда я не знаю, где я, а где — тот, который журналист. Я все делаю как журналист. Иду, смотрю, разговариваю, думаю… Очень давно у меня была забавная встреча в гостинице «Космос» в Москве, когда еще в номера подселяли соседей. И вот однажды утром мы разговариваем о чем-то необязательном с моим соседом (хотя я помню: мы обсуждали, почему я не делаю зарядку, а мне это неинтересно!). И вдруг он спрашивает: «Вы — журналист?» — «Почему вы так решили?» — «А вы говорите законченными фразами…»
— Как часто пользуетесь интернетом?
— Ежедневно, через интернет вхожу во все архивы. Новости читаю на мэйл.ру. Мне хватает. Они все об одном и том же, затягивают как болото. Новости нужно фильтровать. Жизнь коротка. Жаль тратить время. Вот думать — очень интересно. Я хочу спросить у вас: лежит ли на ночном столике блокнот с ручкой? У меня лежит. Записываю все, что в голову приходит. Иной раз пишу письма самому себе… Как говорил доктор Сэмюэл Джонсон, «всегда приятно поговорить с умным человеком, если этот человек ты сам». Шучу.
Валерия Кабакова